Вчера мне было девять. Вчера я до неистовства носился по дорожкам, усыпанным веселыми минутами и часами последнего дня лета. Я обожал этот парк, любил его всей своей – еще не достигшей ментального веса в двадцать два грамма – душой. Создавалось ощущение, что людей в парке в два раза больше, чем есть на самом деле: светило светило столь неистово, что тени на открытом пространстве становились будто бы полноценными участниками действа.
Обычно мама сидела на одной из широких деревянных лавочек с очередным томиком какого-то умного писателя. Как-то так выходило, что всегда она сидела обособленно и словно величаво. Порой, пробегая мимо в игровом азарте, я останавливался вдалеке напротив нее, как вкопанный, и засматривался на нее. Чуть склонившись над раскрытой книгой, она находилась не в парке, а в одной ей ведомых мирах. Между тем все видели ее, не просто замечали, а буквально изучали каждую частичку ее образа – столь притягательной была ее внутренняя энергия. Тем забавнее мне было всякий раз, лукаво оглянувшись по сторонам и заметив рой волнительных взглядов, окликнуть маму:
- Ма, смотри! – с этими словами я пошел колесом по озорно торчавшей зеленой траве. Она уколола ладони, но вот я уже снова на ногах, с раскрытым ртом и расставленными в сторону руками. – Вуаля!
Обычно мама начинала заливисто смеяться, а все вокруг нее в этот момент будто становилось ярче и красивее: небо – насыщеннее, деревья вокруг – более могучими, а листва на них – зеленее.
Вчера же мама лишь улыбнулась еле заметно, уголки ее губ выделили ямочки на щеках, а затем она продолжила чтение. Тогда я не знал, почему, но запомнил эту ее улыбку. Но пора было бежать дальше – за мной гнался всепоглощающий Кальвадзила, коего может победить лишь настоящий герой, завладевший Камнем Ярости с глубин Неистового океана.
Речка Неистовка протекала тут же, по территории парка. Извилистым ручьем она делила территорию для отдыха надвое. По одну сторону от воды можно было посетить различные заведения – аттракционы, кинотеатр под открытым небом, музеи с сезонными выставками и даже склеп (ваш покорный слуга Николас фон Гриндмарк, к слову, добывал в его окрестностях зачарованные стрелы, собирая ветки от упавших деревьев)! По другую же – аллеи для прогулок и поляны для отдыха. Впрочем, именно последняя часть парка нравилась нам с мамой больше. Ей было уютнее и приятнее здесь погружаться в мир оживающих слов и предложений. А мое воображение здесь давало себе волю и работало на полную катушку.
Увидев, что мама вернулась к чтению, я ринулся дальше к своей цели. Воды Неистового океана расходились в стороны лишь раз в тысячелетие и только на пять минут. Я должен… Обязан был успеть выудить со дна этот Камень и подарить мир нашему многострадальному острову… Но, пробежав всего метров пятнадцать, я остановился. Резко разболелась голова, да так, что ноги перестали держать. Я завалился на пол, прижав ладони к ушам – внутри что-то очень сильно било и стучало – и закричал.
Сегодня мой день рождения. Сегодня я лежу в больничной койке и пишу эти строки. Тревожно и совсем невесело встречать рубеж своих десятилетий в такой обстановке. Вокруг – больная монотонность и минорные, скрежещущие слух созвучия голосов пациентов и врачей. Телефоны уже давно стоят в авиарежиме – и мой, и мамин.
Она просидела возле меня всю ночь. Не отходила от меня ни на минуту. Я это знаю точно, потому что так и не уснул. Делал вид, что сплю, а сам украдкой поглядывал на нее, еле заметно раскрывая веки и видя ее силуэт через сетку слипшихся ресниц. Она не сомкнула глаз, все писала и писала кому-то – видимо, потому что ночь, ведь до этого весь вечер не умолкал ее душевный рингтон. Я очень люблю мамин музыкальный вкус. Он гармоничный и насыщенный. Песни, что она предпочитает слушать, сочетают в себе изящество мелодий инструментальных конструкций с проникновенными текстами исполнителей совершенно разного рода. У нее особенный взгляд на музыку, и мне это очень импонирует.
А знаете, я ведь действительно стал сегодня старше! Прямо почувствовал, что хочу и могу использовать новые для себя слова, что теперь, обозначая свой возраст, буду чувствовать добавившийся вес от еще одной цифры. Но если серьезно, то сегодня я осознал, что многое из того, что волновало меня еще вчера, сегодня уже практически не имеет значения. А вот то, что мама всю ночь не спала – волнует, и даже очень. Волнует, что из-за меня она все это время сидит тут, не имея возможности заняться личными делами… Волнует, что на ее лице появилась хмурая складка. Зачем, ведь она станет морщинкой потом?!
- Ма, хватит хмуриться. Улыбнись, пожалуйста, - я откладываю блокнот в сторону и протягиваю ей свою ладонь.
Мне нравится, что она умеет не изводить себя. Вместо причитаний она берет меня за руку и накрывает своей.
- А помнишь, что мы хотели с тобой переехать во Францию? Там я стану тебя называть Николя, - она нежна взглядом и трепетна касаниями. Склонив голову набок, она продолжает. – Париж нас ждет, малыш. Мы уедем сразу после того, как тебя выпишут, хорошо?
Да, конечно, киваю я. А про себя думаю: “Только почему рядом с тобой, мама, с удобством устроился до тошноты противный дядька по имени Страх?”. Я прогоняю его образ и спрашиваю маму:
- Врач сказал что-нибудь конкретное?
- Нет, милый, пока ничего, - не могу понять, что она нашла в стене за мной.
- Ну и ладно! А давай устроим себе небольшой праздник? – из рюкзака, что я всегда и везде носил с собой, я достаю упаковку зефира и два маленьких сока. – Поиграем? Я тут слово новое узнал – Перфекционизм! Давай кто больше из него новых придумает?
Я протягиваю маме один сок, вырываю листок из блокнота, записываю на нем “Перфекционизм”, стараясь, чтобы появляющиеся буквы соответствовали смыслу слова. Отдаю листок и ручку, сам выуживаю карандаш из рюкзака. Вскрываю пачку зефира.
- Начинаем, как только я сделаю первый укус! – провозглашаю я. На ее лице появляется вчерашняя улыбка.
Завтра меня не станет. Или все же я буду – просто это буду уже не я?
Мама долго не соглашалась подписывать бумагу в которой она, будучи моим официальным представителем, давала бы добро на пересадку моего сердца. Я не видел, как она плакала, но вечером ее долгое время не было рядом. А когда она вернулась после встречи с врачом, то глаза ее были похожи на два высушенных вулкана… Пепельно-черные ореолы, красные прожилки капилляров в потускневших белках.
- Мам? – только и сказал я.
Она села на край моей койки, в дрожащих руках ходуном ходил телефон.
- Он попросил показать тебе …
Мама открыла социальную сеть, в которой уже был запущен какой-то ролик. На нем девчушка примерно моего возраста рассказывала стихотворение на школьной линейке. Так весело и задорно звучал ее голос, еще и погода удачная выпала. Аж самому захотелось туда попасть и даже пойти учиться. За кадром был слышен чей-то голос: “Дорогой, посмотри, как старается наша Полина”. В нем слышалось столько любви и гордости за эту миниатюрную девочку-красавицу. Мама рассказывала мне, что когда-нибудь мне понравится какая-нибудь девочка. Я это пойму сразу, потому что мне не захочется отрывать от нее взгляд. Знаете, видимо, это и был тот случай.
Полина. Красивое имя. К тому моменту я еще ничего не знал, но мне очень захотелось сделать для нее что-нибудь приятное.
- Такая смешная девочка, - а ведь хотелось произнести совсем другие слова. Я улыбнулся маме, а она тут же вскочила и выбежала из палаты.
Я прождал ее еще минут десять. Тревога витала в воздухе, и я не знал, как прогнать ее. Вернувшись, мама тут же затараторила:
- Они говорят, что ты завтра умрешь. Что порвался какой-то жизненно важный сосуд, я в этом ничего не смыслю… Никакие лекарства, операции… Боже, да что же я говорю! Малыш! – практически вскрикнула она. – Они хотят за счет тебя спасти жизнь этой девочки… Ей нужно сердце, а ты ведь полностью здоров… Кроме этого невообразимого ужаса. – Резко смолкла.
В повисшей тишине можно было бы стрелять из гранатомета – выстрела бы все равно не было слышно из-за густоты напряжения.
Я почему-то все понял. Мне не нужны были разъяснения, как такое могло произойти. Правды ради, я и не хотел больше никаких разъяснений. Выходит, что завтра я уже не проснусь, и единственное, что я могу сделать – это отдать частичку себя той, кто в этом очень нуждается. Все частички паззла как-то сами встали на свои места.
- Ма, мы же спасем ее?
И вот тогда она заплакала. Рыдала на моей груди – я даже почувствовал себя очень взрослым и немного загордился. Что-то причитала постоянно и наговаривала, что так не должно быть. Я сначала молчал, а потом начал ее успокаивать, говоря, что всякое случается в этой жизни. И откуда я вообще брал эти мысли? Все просил ее еще залезть в сеть и снова показать мне эту девочку. Взял ее ладонь в свою, а второй накрыл – как ранее это делала она.
Мама вновь открыла сеть, и я загляделся на девочку, которая вскоре должна будет узнать от моего сердца, что в нее влюбился мальчик по имени Коля.
- Мам, она мне понравилась. Я хочу, чтобы подарком на мой день рождения была ее жизнь.
Я надеюсь, что вскоре – вряд ли это будет прямо завтра – Полина получит записку, которую я напишу сегодня перед сном в свой блокнот. Я попрошу ее, чтобы она постаралась сделать так, чтобы ее голос услышало как можно больше человек в этом мире. А в посткриптум я расскажу ей о том, что Кальвадзилу все же необходимо будет прогнать с нашего острова.